«ПУТИН ИНТЕРЕСОВАЛСЯ ИМЕННО ЭТИМИ ПРОРОЧЕСТВАМИ»

Незадолго до Нового 2002 года я ехал домой в Барнаул в поезде. Одним из моих попутчиков оказался монах из валаамского монастыря. Его дружелюбное и приветливое отношение ко всем пассажирам, как нашего купе, так и к другим пассажирам, сразу располагало людей к нему. И когда молодые люди, наши соседи по купе (парень с девушкой и пришедший к ним в гости товарищ) решили, попить пива, чтобы провести время, то они предложили монаху присоединиться к ним и. У того сразу радостно заблестели глаза, голосом, прерывающимся от предвкушаемого удовольствия потребления «правильного пива», монах, потирая руки, зачастил: «Так я что?… Я только за!… Я, собственно, с удовольствием!…»

Такое поведение монаха меня удивило, но прежде чем высказывать своё отношение к выпивке, я решил понаблюдать за развитием событий. А дальше выяснилось, что кроме пива, монах «уважает» коньяк, особенно в ежедневный кофе, а также Иосифа Бродского, которого считает «феноменом русской культуры, которому по уровню таланта нет равных. Разве, что Пушкин может быть поставлен на одну полку с Бродским. Да и то относительно».

После таких откровений, я решил предметно побеседовать с монахом и задал ему вопрос о его отношении к употреблению спиртного, — считает ли он грехом употребление спиртного? «Да, конечно, это большой грех, — ответил монах и продолжил, — Да ведь человек слаб — устоять против соблазна трудно. Да и соблазн не велик — перекрестил бутылку, а потом покаялся перед Богом».

«Ну, и как вы пьёте — в открытую или как?» — спросил я.

«Конечно, таимся, чтобы начальство не знало.»

«Ну, ладно, монахи пьют. А как руководство монастыря?»

«Так, ведь, и они же монахи!»

«То есть они тоже пьют?»

«Конечно…»

«Это, значит, что все пьют и все таятся друг от друга? А как же обет монашеский?»

«Так ведь монаху ещё труднее, чем мирянину, устоять против мирского искуса. Все ведь люди. А людская натура слабая. Поэтому если грешишь, то главное, чтобы никто не знал. А потом надо покаяться. А если водку перекрестить, перед тем как пить, так и беса из неё выгонишь».

«И всё?»

«Нет, конечно. Монаху после смерти за грехи придётся отвечать перед Господом гораздо суровее, чем мирскому человеку. Но Бог великодушен — он простит. Ведь недаром Господь искупил все наши грехи своим крестным подвигом — мученической смертью на кресте».

«Но ведь согласно церковным преданиям на кресте был распят не Бог, а смертный человек Христос», — поправил я его.

«Христос — человекобог. И рожден Богом, а не сотворен. Это люди сотворены. А Христос рожден для искупления грехов человечества!» — С жаром воскликнул монах.

«Я не понял. Для чего он рождён? Ведь если всем управляет Бог, то кому же Бог должен приносить себя в жертву, чтобы отмолить грехи человечества?»

Этот вопрос поставил монаха в тупик. Но, немного подумав, он ответил, что жертва эта была самому себе, чтобы уберечь людей от сатаны. Эта странная логика, видимо, привела в замешательство даже самого сказавшего монаха.

А я же продолжил, указав на то, что христианская церковь порицает все языческие религии (с этим монах поспешно согласился), но именно в языческих религиях первично присутствует идея человекобога или богочеловека. На эту особенность указывал ещё в в начале XX века знаменитый английский религиовед и этнограф Джеймс Фрэзер, который в своей книге «Золотая ветвь» написал следующее: «Понятие человекобога или человеческого существа, наделённого божественными или сверхъестественными способностями, по существу принадлежит раннему периоду истории религии, тому периоду, когда боги (выделено нами) и люди продолжали рассматриваться как существа во многом одного и того же порядка и не были ещё разделены непроходимой пропастью, которая разверзается между ними в сознании позднейших поколений» (Д.Д. Фрэзер «Золотая ветвь». Исследование магии и религии.) То есть я указал на то, что и церковью не оспаривается то положение, что идея человекобога — это одно из явлений многобожия. На основании этого я попросил всё-таки уточнить: Христос — Бог? или человек? Немного подумав, монах ответил, что он не решается думать об этих вопросах, поскольку размышление об этом находится в компетенции исключительно первоиерархов Церкви.

Тогда, я попросил разъяснить мне кто такой «антихрист». Вопрос показался монаху простым и он ответил, что антихрист и сатана — это два проявления одного и того же явления вселенского зла, силы, которая противостоит Богу. Я согласился в том смысле, что эту же идею поддерживают и на Западе. Так, например, один из виднейших западных художников Иероним ван Акен (1460-1516), которого наш современник знает под именем Босх, создал алтарь «Поклонение волхвов». На центральной его створке три волхва подносят дары младенцу Иисусу. Но при этой сцене присутствует Антихрист в тиаре (головной убор папы римского), который наблюдает за происходящим из дверей полуразвалившейся хижины. В связи с этим я спросил:

«Не является ли это одним из признаний того, что Бог и Антихрист являются скорее сверстниками и соперниками за управление людьми, а Иисус всего лишь человек?»

Монах, уклончиво, с бесчисленным множеством оговорок, но согласился!..

На основании этого я поставил вопрос о том, что если сатана и бог две равнозначные фигуры, то в этом случае казнь праведника Иисуса Христа может рассматриваться как некая дань одного бога другому в условиях многобожия. Монах онемел…

А я продолжил и напомнил, что Босх творил в период самого расцвета «Святой инквизиции», когда только за одно подозрение в ереси отправляли на костёр. Босх же отнюдь не пострадал от инквизиции. Более того, он был любимейшим художником короля Испании Филиппа II (1527-1598). Одно это — преемственность творчества в поколениях в самый разгар «Святой» Инквизиции — уже свидетельствует о благожелательном отношении Церкви к творчеству Босха. А если вспомнить, что Филипп II был прозван Осторожным за его крайне осмотрительное поведение в том смысле, что он не конфликтовал со всемогущей тогда Инквизицией, то налицо тот факт, что творчество Босха отражало взгляд Церкви на проблему рождения и распятия Христа. Отсюда я делаю вывод о том, что Церковь тоже рассматривала сатану, как силу равную Богу, силу, перед которой Бог должен был откупаться, а это — явное свидетельство того, что Церковь признаёт многобожие. В этом смысле характерен и выбор жертвы — праведника Иисуса. Казнь праведника — это указание людям, что праведность может привести лишь к мученической смерти и таким образом, под страхом жесточайшего наказания, отвратить людей от праведности. А чтобы повязать людей круговой порукой, Церковь ввела и обряд причащение — «вкушения плоти и крови Христовой» — то есть как в бандитской шайке идёт «повязка» через соучастие в коллективном убийстве, так и в христианской церкви через причастие делается так, что все люди поучаствовали в обряде людоедства, поедания человека, который своей нравственностью был выше их. Такой обряд — «Причащение телом бога» (см. одноимённую главу в книге Д.Д.Фрэзера «Золотая Ветвь») также присутствует в культурах многобожников.

Такая трактовка событий повергла монаха в форменный ужас.

Я же, выждав, когда он успокоится, продолжил и спросил:

«В Библии есть два пророчества, которые являются нравственной основой организации жизнедеятельности общества — это пророчество по Исайи, когда за грехи грешников своими мучениями расплачивается праведник, и пророчество по Соломону, когда каждый сам отвечает перед Богом за свои прегрешения. Сейчас Церковь стоит на пророчестве по Исайи. А вы, лично, за какое пророчество?»

«Странно, — задумчиво произнёс монах, — но когда президент Путин был у нас на Валааме, он тоже интересовался именно этими пророчествами»

Он сказал, а я задумался, откуда Путин мог узнать о таких нюансах Богословия. Ведь коллизия с пророчествами Соломона и Исайи изложена только в Концепции Общественной Безопасности.

А если Президент интересовался такими тонкостями богословия, значит он внимателен к жизни, значит он должен был правильно понять и то знамение, которое послал ему Господь, воспрепятствовав мощнейшим ураганом намерению Путина 8 декабря 2001 года посетить Афон, колыбель иудо-христианства, поработившего тысячу лет назад Россию. Это знамение Господа означает, что у России нет обратной дороги в лоно ветхозаветной библейской концептуальной власти.

Сражённый приведенными доводами, монах даже и не думал протестовать против той логики фактов, которую я привёл, и которая убедительно приводит к выводу, что христианство не несёт в себе животворящей силы. Он только отказывался давать личную оценку, мотивируя это тем, что «слаб умом и мне не по чину думать о таких вещах». И вдруг монах выдал:

«Так ведь, оно объективно так, ибо Православие является религией погибели!».

«Как это?» — задал я вопрос, чтобы он разъяснил сказанное.

«Очень просто. Православие признает приближающийся конец света. Поэтому люди и должны готовиться к гибели, замаливая свои земные грехи, чтобы после смерти попасть в рай».

К сожалению дальше поговорить нам не удалось. Монах приехал на свою станцию и вышел. Это был Екатеринбург, где в 1918 году был расстрелян «помазанник божий»…