Об одном судебном процессе 30-х годов

Семейный архив хранит воспоминания вдовы крупного инженера, талантливого организатора, сына белого генерала, беспартийного, Лауреата Сталинской премии КУЧЕРОВА Сергея Николаевича.

Его судьба удивительна и достойна отдельного и подробного описания. Но сейчас уместно остановиться на одном драматическом эпизоде из его жизни, потому что сквозь призму частного судебного процесса конца 30-х годов явственно проступают очертания великой и сложной эпохи в жизни нашей страны. Эпохи, неразрывно связанной с личностью И.В. Сталина.

В 30-е годы Советский Союз под его руководством совершил невиданный взлет во всех сферах общественной жизни. Экономика, наука, культура — все несло на себе пафос созидания, торжества освобожденного труда. Никогда в истории человечества не было такого мощного рывка в столь короткое историческое время. Итоги пятилеток поражали весь мир масштабами грандиозных строек, научных открытий, достижений культуры. Днепрогэс и Магнитка, перелеты через Северный полюс, освоение Арктики, всеобщая грамотность…

Это было время великих свершений.

Цивилизация, основанная на традиционных для народов России идеалах Добра и Справедливости, притягивала к себе лучшие умы человечества, вдохновляла романтической надеждой на возможность ее утверждения в планетарном масштабе.

Но само существование этой цивилизации было вызовом господствующей и по сей день цивилизации «золотого тельца».

Утверждение нового происходило в условия, когда и внутри страны, и за ее пределами консолидировались враждебные нам силы, мощные и влиятельные. В СССР реально существовало антисоветское подполье (о чем впоследствии поведали в своих мемуарах многие деятели фашистского рейха). И таким оружием, как провокации, диверсии, оно пользовалось без стеснения. Кроме того, на руку врагам играли честолюбивые карьеристы, завистники, да и просто дураки. Эта публика во все времена и во всем мире активно используется умелыми манипуляторами для организации деструктивных процессов. В русле стратегии непрямых действий.

Предлагаемые воспоминания дают редкую на сегодня возможность ощутить сложную атмосферу 30-х годов с ее пафосом созидания, внутренним напряжением и «подводными течениями».

Итак:

«… В 1937 году один из совхозов Одесской области прислал заводу рекламацию на жмых. По их убеждению, добавка жмыха Полтавского маслозавода в корм скоту вызвала падеж скота из-за попадания в желудок коров металлических примесей: гвоздей, проволоки и другого металла.

В таких случаях обычно должен был выехать представитель завода на место для расследования.

Послали в совхоз заведующего лабораторией Присса Михаила Соломоновича. Присс перепугался, повел себя глупо. Он не обследовал жмыхи, не установил, каковы условия подготовки корма для животных в совхозе, а стал просить администрацию совхоза не возбуждать дело в суде, тем самым подтвердив вину завода.

После этого совхоз возбудил судебное дело против завода по возмещению убытков.

В суд был вызван С. Н. Кучеров, который как главный инженер отвечал за качество продукции. В суде он доказал несостоятельность обвинений совхоза (в совхоз был послан другой человек, который обнаружил в совхозе неудовлетворительные условия подготовки кормов), и народный суд оправдал С. Н. Кучерова.

Однако республиканский суд вернул дело для рассмотрения с новым составом суда, и состоялся второй суд, решение которого было аналогичным. Но республиканский суд и в третий раз вернул дело для рассмотрения с новым составом суда.

Тогда все поняли, что дело принимает серьезный оборот.

Заведующего лабораторией Присса М. С. посадили в тюрьму.

Настроение у людей на заводе стало напряженным.

С. Н. Кучерова вызвал в Харьков начальник треста Катеринин, бывший военный, полковник в отставке, человек решительный, смелый и справедливый. Он сказал: «Будем вас защищать всеми силами, Сергей Николаевич!»

Катеринин пригласил лучшего защитника, профессора юридического факультета Харьковского университета (фамилию не помню), который славился удачным ведением дел и блестящей защитой.

Третий суд решили провести как показательный, и он состоялся в декабре 1938 года в клубе маслозавода.

В день суда клуб маслозавода был заполнен до предела. На суд пришли все рабочие, инженеры и служащие завода, а также работники других учреждений. Съехались следователи и юристы из областей и районов Полтавы и Харькова.

Были заполнены все проходы, проемы окон, люди стояли и в коридорах у открытых дверей.

Судьи разместились на сцене, а перед сценой, на скамье, сидел привезенный из тюрьмы Присс и рядом с ним Кучеров.

Суд огласил обвинение. Кучеров С. Н. обвинялся во вредительстве по 58-ой статье: вызывал падеж скота, поставляя в совхозы жмых с металлом; осуществлял на заводе вредительские мероприятия — «ослабил пояс здания», пробив дополнительные окна в стенах прессового цеха; сплачивал вокруг себя инженерно-технических работников, проводил с ними беседы и даже приглашал к себе на квартиру и угощал. Всего было четыре обвинения, вот таких же глупых, но последнего я не помню.

Присс обвинялся в попытке скрыть преступление, подкупить руководство совхоза, чтобы оно не возбуждало дела.

Состав преступления, с его очевидной подтасовкой фактов, всех поразил и удивил.

Судьи подготовили допрос основательно, на каждый ответ подсудимых — сейчас же новый вопрос.

Присс терялся, просил дать подумать, подыскивал слова. Кучеров отвечал молниеносно, с жаром, едва судья успевал закончить вопрос.

Ответы Кучерова были обстоятельные, исчерпывающие и обличающие глупость каждого обвинения. Рабочие аплодировали ему, и как судья ни старался навести порядок, людская масса была неуправляема, при каждом едком вопросе зал замирал, после каждого ответа Кучерова зал гремел аплодисментами, раздавались выкрики в его защиту. Фактически он защищал не только себя, но лицо завода, всех сидящих в зале.

Всех, как гром, поразило обвинение Кучерова во вредительстве. Рабочие и ИТР любили его и гордились своим заводом.

Свидетели обвинения: директор завода Дубинская и предзавкома Азимов в суд не явились. За Дубинской посылали два раза. Она сказала, что больна и прийти не может. За Азимовым не послали — он далеко жил.

Оказалось, что обвинение Кучерова во вредительстве было основано на заявлении треугольника: директора, предзавкома и секретаря парторганизации. Но вместо Азимова заявление подписал член завкома Столяров, человек слабый, бесхарактерный. Он присутствовал на суде, и ему все время задавали вопросы. Он отвечал на них так, что зал взрывался или негодованием, или хохотом. Спросили у него, почему он подписал заявление — „Да мне Азимов велел“ и т.п.

Как выяснилось на следующий день, это заявление было написано по требованию горкома партии. Это плача рассказала Дубинская: ее вызвали и заставили написать такое заявление. Азимов сумел отвертеться, заставив подписать это Столярова.

Секретарь парторганизации (фамилии не помню) был человек пришлый, мало знающий жизнь завода, и вскоре после суда его заменили. Дубинская тоже быстро ушла с завода.

Как ни изощрялся судья, но все обвинения против Кучерова и Присса были отвергнуты. И вот, под конец, встает судья и говорит: «Вот вы отвергаете все, вы ни в чем не виноваты, у вас ни один лишний гвоздик не попадает в жмых, ну, а вот это каким образом получается?» И он поднял над головой большую плиту жмыха, в которой блестели на поверхности несколько запрессованных гвоздей.

Кучеров вскочил с места и закричал: «Дайте мне посмотреть!» Ему передали плиту. Он быстро повернулся к залу и сказал: «Товарищи, смотрите, ведь это жмых не с нашего завода. По нашей технологии, при работе форчанов по методу Скипина, мы получаем жмыхи совершенно другого цвета. Наши жмыхи коричневые, а этот ярко-желтый! Такой жмых выпускает Одесский маслозавод и другие украинские заводы».

Зал загудел, рабочие повскакивали с мест, все кричали, несколько минут судья не мог успокоить народ. Потом объявили, что суд выносит решение сделать осмотр завода и убедиться в том, что это жмых не Полтавского завода, как утверждает главный инженер Кучеров.

Суд в полном составе и часть присутствовавших ИТР и рабочих шумной толпой направились на завод. Они прошли по ходу всей технологической схемы от сырья до получения масла и жмыха. Рабочие наперебой старались объяснить, как отлично все продумано, как работает оборудование для очистки материала от металлических примесей. Суд увидел, какова технология, в чем ее суть и почему жмыхи получаются коричневого цвета.

Суд понял, что за Кучеровым стоит вся масса завода как самый главный защитник.

По возвращении в клуб завода суд продолжился. Дали слово прокурору.

Прокурор, человек лет тридцати пяти, начал свою речь так: «Товарищи, вы привыкли в лице прокурора видеть всегда обвинителя, обязанностью которого является во что бы то ни стало обвинить человека. Но советский суд отличается тем, что он прежде всего выявляет справедливость, и я, после разбора дела, хочу выступить в защиту главного инженера Кучерова. Перед нами настоящий советский инженер, он вывел завод на первое место в Союзе» и т. д…

Выступление прокурора вызвало бурю аплодисментов, все улыбались, радовались, на лицах было написано удовлетворение.

А когда дали слово защитнику-профессору, то народ как-то рассеянно посмотрел на него, считая, что ему уже нечего говорить.

Защитник, действительно, начал свою речь тем, что, к сожалению, его речь уже сказал прокурор. Но он все же сказал речь, и блестящую речь, после которой народ долго и упорно аплодировал.

Суд оправдал Кучерова и Присса и закончился поздно вечером. Шел он почти двенадцать часов.

Была снежная, морозная зима.

После суда Кучеров отвез пожилого профессора на санях к нам домой, чтобы в два часа ночи проводить его на вокзал.

Мы сидели, ужинали. Сергей Николаевич предложил выпить вина, но профессор отказался, Сергей Николаевич тоже не пил, так что вино отставили.

Профессор сказал, что Сергей Николаевич вел себя восхитительно во время суда. Такая поразительно быстрая реакция в сочетании с короткой и точной формулировкой ответов сражала судей. «Вы прирожденный преступник, — смеялся профессор. — Вы произвели на меня прекрасное впечатление, и мне хочется Вам сказать, что, несмотря на то, что суд оправдал Вас в третий раз, неизвестно, как будет на это реагировать снова республиканский суд. Мой совет вам — уезжайте из Полтавы и как можно скорее в большой город. В больших городах меньше несправедливости, здесь местные власти перестарались».

Но мы никуда не уехали.

В 1939 году, уже после третьего суда, мужа вызвали в НКВД в 2 часа ночи. Он попрощался с нами и пошел.

Утром пришел домой, улыбается: имел встречу с начальником НКВД. Долго беседовали. Муж откровенно рассказал все о себе. Начальник пожал руку и сказал: «Идите, работайте спокойно».

Мы продолжали работать и жить в Полтаве до начала войны.

В июле 1941 года муж отправил меня с детьми и его матерью Надеждой Алексеевной в Ростов к родственникам. Сам он оставался на заводе до последнего и отступал пешком с армией из города, когда немцы уже окружали Полтаву…

…В Ростове С.Н. Кучеров был, по распоряжению Главка, взят на работу главным механиком Масложиркомбината, но вскоре был призван в армию — рядовым…

…В январе 1948 года Сергей Николаевич был назначен главным инженером Краснодарского масложиркомбината. Вскоре после его назначения в трест было подано заявление о том, что С. Н. Кучеров ненадежный человек, что у него отец за границей, живет в Лондоне, и поэтому Кучеров так хорошо знает английский язык.

Это была ложь, потому что его отец трагически погиб в Сербии еще в середине 20-х годов.

Подал это заявление инженер-диспетчер комбината, недалекий человек, которого, несмотря на его пожилой возраст, все называли Ваня Морозов.

Сергея Николаевича вызвали в трест, прочли это заявление и посмеялись вместе.

Потом, когда С. Н. Кучеров получил Сталинскую премию, Ваня Морозов осаждал меня по телефону на квартиру, поздравляя без конца с высокой наградой, пока я ему не сказала, чтобы больше не звонил.

…В 1951 году С.Н. Кучеров полетел в командировку в Москву и умер там 17 ноября, 45-и лет от роду^[1].

 

…Это было в 1953 году.

Однажды в центральную лабораторию „Краснодаржирмасло“, где я работала, вошел приехавший из Москвы работник Главка Морозов Илья Сергеевич. Я его знала давно, бывала с ним в длительных командировках, он относился ко мне всегда с большим уважением. Был он человек неглупый, кандидат технических наук, но временами сильно запивал.

Когда он вошел в лабораторию, то прямо направился ко мне, поздоровался и подал мне руку. Я тоже подала ему руку. И тут он вдруг отступил назад и сказал: „Вы мне подали руку! Вы гуманнейшая женщина! Но ведь я подлец по отношению к Вам, ведь это я подавал заявление на Сережу. Ведь Сережа был прекраснейший человек! Это они меня заставили… Простите меня, простите!“ Он подбежал ко мне, схватил меня за руки и упал на колени, приговаривая: „Простите, простите…“

Работники лаборатории подняли его, оттащили от меня, а я быстро вышла из лаборатории. Больше я его не видела…»

P.S.

Демократы нас уверяют, что в 30-х годах в советском правосудии царил произвол. Этот судебный процесс был открытым, демократичным, с соблюдением всех процессуальных норм. Уголовное дело возбуждено против главного инженера обоснованно: скот в совхозе действительно пострадал от корма, в котором находились острые металлические предметы. Как они туда попали? Преступная халатность, недостатки технологии или диверсия — это и надо было выяснить. К тому же заведующий лабораторией, направленный в совхоз руководством завода, изначально повел себя так, что виновность главного инженера была как бы очевидной.

Обстановка открытого судебного разбирательства, активное участие в нем трудового коллектива, защита Наркоматом пищевой промышленности своего талантливого инженера отнюдь не соответствуют навязываемому нам представлению о том, что народ жил в страхе, люди слово боялись сказать. Как видим, не боялись!

Однако остался открытым вопрос: кто были те самые «они», которые принуждали жалких и ничтожных людишек строчить доносы на достойных людей и грамотных руководителей? И, главное, — кто стоял за их спинами?

А ведь «они» существовали, по «их» вине пострадали тысячи честных безвинных людей. И обитала эта публика прежде всего в управленческих структурах государства.

Впрочем, как и сегодня!

 

Но этот вопрос уже не к автору воспоминаний.

---